Negan
Я слежу за Розой с вялым презрением. Пока девчонка не удивляет меня реакциями. Они закономерны. От развернувшейся перед ее глазами сцены обрыгался бы даже мясник. Поэтому мне приходится терпеливо ждать, пока Роза проблюется и приступит к заданию. Любопытно, что мне не приходится подгонять жену словами или взглядом. Преодолев  простое человеческое,  дальше она действует спокойно. Нравится ли мне это? Скорее нет. Спокойствие уравнивает Розу с телом на полу.
Сейчас главное — не закрыть глаза. Закрыв, я сразу провалюсь в сон. Завтрашнее тяжелое  похмелье будет приемлемой ценой за отсутствие  сновидений. Блядского виски выпито так много, что прикосновение затылка к холодной коже дивана вырубает меня.  Впрочем, в прежней жизни я напивался еще сильнее.
Раннее утро.  Дорогой лофт в Колумбия Хайтс. Боссы из Кэпиталз с их желанием повторить успех  готовы оплатить бунгало хоть на Луне. Полузакрытые жалюзи, режут ослепительный свет на ровные доли.  Голова — монолитный стальной шар, гудящий под напряжением.  Мерещатся убитые, искалеченные,  изнасилованные вчера люди — зная себя, я не исключаю ничего. Заспанная, недовольная Люсиль вливает в меня бутылку холодного пива. В уголках губ у нее ранние морщинки, и я чувствую вину, пока она произносит: «Рано или поздно каждый должен проиграть. С этим ничего не поделаешь!» Тогда я…
Что-то тяжелое опускается на колени. Не без труда разлепляю веки и обнаруживаю, что пролетело двадцать пять лет,  Люсиль мертва, а рядом со мной — труп в луже крови.  Одна из моих жен по имени Роза возвращает мой нож.
А потом она раздевается.  Ловко, быстро, беззастенчиво. У нее дивное тело: юное, без единого изъяна, с твердой высокой грудью и плоским, как я люблю, животиком. Длинные ноги вставлены чуть-чуть кривовато  и не сходятся выше колен, но образуют  красивый проем.  И даже мерзкий запах блевотины, которым тянет от нее сейчас, не портит восхитительную картину. Я хочу ее трахнуть — закономерно и зверски, прямо в луже крови. Немудреный расчет.  Но восхищен я не только телом  детки — таких  тел у меня сотня на выбор, а целеустремленностью Розы.
Мало кто в ее возрасте наделен таким поистине носорожьим упорством!  Роза ждет, переминаясь с ноги на ногу.
Юная Роза принесла свое богатство на продажу в крошечных кружевных трусиках на  резинке. Зазубренный отпечаток на плоском животе. Она не отступит от цели, даже если слева и справа будут поднимать на вилы ясельную группу детского сада.
Принадлежащий мне омут настолько восхитителен, что я не только впервые смотрю на жену действительно заинтересованным взглядом. Потом усмехаюсь,  а потом уже долго и громко ржу в голос своим мыслям. Но если серьезно, то ответа на вопрос, что делать с этим колоссальным потенциалом? — у меня пока нет.
Сломать и подавить мне хочется всегда. Но это чувство сродни моему первоначальному желанию выебать голую Розу прямо тут, на грязном ковре, среди мусора, пролитого алкоголя и крови. Этот юный алмаз нужно достойно огранить.  Но сперва проверим, насколько хватает простой покорности.
Наконец решение приходит, и я перестаю смеяться.
— Стой так и не смей двигаться, — небрежно бросаю Розе  вместе с недвусмысленным жестом, — трусы тоже сними.
Потом нашарил на диване косуху и  отыскал под ней рацию:
— Фил, двух дежурных с верхнего этажа ко мне в комнату, — сказал я. — Где ходячих еще не кормили?
— В штрафной зоне у северных ворот не кормили три дня.
— Принято.
Подхватив с дивана Люсиль, я подтянул с помощью колючек белое платье и принялся стирать крови Беверли со своей правой руки.
Роза вся вспыхнула,  но снова быстро включилась и послушно завозилась в своих тряпках. Вопрос о ходячих напугал детку явно намного больше, чем приказ снять трусы. Кормление ходячих — одно из самых отвратительных зрелищ нового мира.
— Ничего не бойся. Я с тобой, детка! Папочка с тобой! — я успеваю  произнести слова заботливым и дружеским тоном  ровно за секунду до того, как двое Спасителей появились на пороге.
Один из парней — Майк. Он чуть старше самой Розы, поэтому лицом и собой владеет намного хуже, чем  второй, Уильям. Второй до всего этого был адвокатом английского разлива. Именно из таких людей, как показал апокалипсис, получаются самые отъявленные садисты. Пока охрана с максимально непроницаемыми лицами изучают ставшие вдруг интересными детали интерьера, я натягиваю влажную косуху и протираю Люсиль остатками платья Розы. Все это происходит неторопливо.  Я даю стоящей столбом Розе сполна проникнуться чувством унижения. Щеки у нее такие же пунцовые, как у Майка. Они оба сейчас могут составить серьезную конкуренцию томатам,  зреющим в теплицах подсобного хозяйства Святилища.
— Хватит пялиться на мою жену, паршивые ублюдки! — я говорю это насмешливо, и от беззлобного тона оба теряются сильнее, чем при виде трупа Беверли и разгрома в спальне. Уильям как самый умный,  быстро соображает, что они здесь просто участники какого-то воспитательного процесса.
— Упакуйте мусор! — указываю Люсиль на труп с раскоряченными ногами. — Принесите к северным воротам. Постарайтесь не усрать этим дерьмом весь коридор. Майк,  прихвати с собой топор. Уилл, попроси миссис Кэтрин прибраться здесь.  И помогите моей жене одеться.
Я обратился к Розе уже с порога, словно только сейчас вспомнил о ней:
— Роза, ты пойдешь с ними.
Через пять минут я уже спускаюсь вниз по металлической лестнице в одиночестве. Дует холодный ветер. Крупные капли висят на металлических перилах. Люсиль, зажатая в правой руке, скользит по перекладинам,  издавая в местах сварных стыков мерное «ТУК-ТУК-ТУК». Я слежу за монотонным ритмом, как будто в этом есть что-то важное.  По местному времени около трех часов пополуночи. Ловлю себя на мысли, что я ненавижу Святилище в этот  промежуток между закатом и рассветом. И это странно — ненавидеть и свое детище. Щедро освещенный по периметру островок  безопасности. Один на сотни миль вокруг.
У северных ворот все идет по ночному расписанию. Трое Спасителей в карауле, в сверкающих от влаги прорезиненных плащах до земли. Опустились на колени. Это правильно. Гораздо правильней, чем пытаться предложить мне плащ или гребаный зонт.
Сделав им "Вольно!", я останавливаюсь у металлической двери в загон. Здесь двое штрафников медленно выбирают из лужи цепь, ослабленную рывками озверевших от голода ходячих. Я не даю себе труда вспомнить, кто именно зашифрован литерами  L и J, и за что они здесь. Да и они уже не осознают, кто стоит перед ними.
Ходячие голодны. Их вопли, рычание и стоны здесь сильнее, чем в других секторах. Мы действительно кормим их редко, в основном разрубленными сородичами. Тут важно соблюсти баланс: не дать им умереть от голода и не отупеть от обжорства.
Промокая под дождем, я неуклонно трезвею.
До этого момента в какофонии, состоящей из рыков ходячих и стука капель по кожаной куртке я даже своих мыслей толком не слышал. Теперь мысли проясняются, и я вижу на лестнице ожидаемую процессию. Руки парней заняты объемным черным пакетом, в который они завернули труп. В руках Розы — тяжелый топор. Моя задумка вроде ясна. ничего нового для всех не представляет. Уилл и Майк опускают мешок в глинистую лужу, раскрывают его и осторожно отворачиваются.   
Я выбиваю из пачки сигарету и ищу зажигалку по карманам косухи.
Ее нет, но из пелены дождя рядом мгновенно появляется знакомая фигура, и щелкает дешевым "крикетом".
— О, крестный отец работорговли Вирджинии! — в моем голосе звучит откровенная насмешка, хотя кивок, которым я благодарю Рассела Джефферсона, вполне дружелюбен.
— Роза, разделай ужин для ходячих. Здесь их восемь. Чтобы всем хватило. Поровну.
«Давай, детка! Не разочаруй меня…»

Rosamund Jefferson
Безумие.
Я повторюсь, им пропитано все, начиная от людей, заканчивая вещами. И я тоже… вещь. Я принадлежала родителям. Брату. А теперь и Нигану. Хотелось ли мне когда-либо разорвать этот круг? Безусловно. Но в новом мире это принесло бы мне верную смерть. Наверное это хорошо, что я едва ли знаю, что такое свобода. Что означает, быть свободным человеком. Быть свободным не от предрассудков, ошибок и прочего, а независимость физическая. Свободолюбивым приходится трудно в Святилище. Как и гордым…
Что сделала бы на моем месте Таня? Стой она перед своим мужем, обнаженная и слыша его смех? Эта гордая афроамериканка с фиолетовыми косичками до самого пояса. Мы вместе ходили на математику и химию, она уж точно высказала бы этому придурку — морщусь и благодарю Бога, что он не наделил людей способностью читать мысли, а ещё, прошу у него прощения за неподобающее отношение к супругу — все, что она о нем думает. А потом упокоилась бы рядом с блондинкой. На меня тоже находят приступы злости и несдержанности, но пока, к счастью, этого ещё ни разу не произошло при Нигане. Я боюсь его гораздо больше Рассела. Боюсь потому, что до сих пор не знаю его. Настоящего.
Итак, мне обидно. До слез, которые комом встали в горле. До трясущихся рук, которыми я старалась не прикрывать бедра. А он все смеялся надо мной, я в этом уверена. Над моей маленькой, пусть и аккуратной грудью, над бледностью моей кожи расчерченной тонкими алыми полосами. Над стеснением, которое не поучаствовал бы разве что труп. Над тем, как неловко я топталась на месте, не понимая, что же теперь делать…
Зная. Но не понимая.
Я видела как ведут себя с Ниганом прочие жены. Он несколько раз с тех пор, как я стала его женой, собирал нас вместе и выбирал одну, двух, а то и трех девушек, и они… Он… Нет, до сношений… Секса дело не доходило, но поцелуи, ласки и обнаженная… много обнаженной кожи и наркотиков. Смотреть меня не заставляли, но и уходить не позволялось. И я забивалась в угол с неизменной книгой в руках, стараясь концентрировать внимание на разбегающихся божьими коровками буквах, а не на стонах вожделения, наигранных и вполне себе правдоподобных, смехе и прочих звуках, от которых меня начинало мутить и бросало в жар.Поэтому, я знаю что делать: подойти ближе, улыбнуться положив ладонь на плечо супруга, а дальше… Но мне не позволено двигаться… Господи, помоги!
Ему мало смеха. Мало унизить меня безразличием… Но ещё до того, как открылась дверь и в комнату вошли спасители, я сообразила...
Он не унижал меня. Этот безумный человек совершающий подчас абсолютно алогичные и жестокие поступки, ставил меня на место без единого физического удара.
Ниган напомнил мне, что я всего лишь его жена. Одна из. Я не имею права голоса. Не имею права ничего решать и брать инициативу в свои руки без его разрешения. Я вещь. И я посмела об этом забыть… Посмела забыть, что хозяин у меня один. ОДИН!!!
Обычно перед наказанием или тем, как преподать мне урок, отец и брат долго и нудно перечисляли за что я буду наказана, а тут… Ожидает ли Ниган, что я до этого додумаюсь? Просить ли у него прощения?
Стыд на одно короткое мгновение отступил, и я подняла глаза на супруга, пытаясь за несколько секунд разглядеть его, словно бы увидев впервые. В ушах звенит, и слова доносятся словно через плотный слой ваты или одеяло. А когда смысл отдельных слов и фраз доходит до моего сознания, желудок скручивается тугой змеей. И мне снова хочется упасть на колени и блевать до исступления…

… Рассел вышел покурить на крыльцо, но даже навес не спасал от непогоды разыгравшейся этой ночью. Спаситель поежился, после чего поднял ворот чёрной кожанки и сунул руки в карманы. Звякнули ключи. Приятно смотреть как работают другие. Прищурив левый глаз — едкий дым так и норовил вышибить слезы — наблюдал как копошатся в загоне, промокшие насквозь, штрафники…

...Каблуки так и норовили застрять в решетчатом полу. Пришлось  спускаться идти по шатким навесным переходам на носочках, потому что иной обуви у Нигана в комнате я не заметила, а переодеться у себя мне не позволили. Майк одолжил свою серую байку пропахшую его терпким пóтом. Подхваченный со спинки дивана свитер завязываю на поясе на манер юбки.
Дождь барабанит по крыше. Окнам.  “Разъедает” землю превращая её в мягкую, податливую жижу. Мужчины идут впереди и волокут упакованное в чёрный полиэтилен тело блондинки. Следом за ними спешу и я, но оскальзываюсь на последней ступеньке и правая нога предательски подворачивается. Выронив тяжёлый пожарный топор, в последний момент успеваю схватиться рукой за мокрые, скользкие перила. Спасители не обернулись. Скуля от ноющей боли в лодыжке, спешу скинуть туфли. Наклоняюсь за топором и тёмные волосы успев намокнуть, сосульками отгораживают меня от остальных присутствующих во дворе мужчин. Подхватив топор, прижимаю его к груди и хлюпая босыми ногами — сквозь пальцы булькая пузырями струится грязь.
Ниган уже там. Рассел тоже. Вот уж не удивлена. Хватает одного короткого взгляда на его освещенное прожектором лицо, чтобы понять, что он вне себя от ярости. Уголки его рта опущены и подергиваются, но он молчит. Братец тоже помнит, что я больше ему не принадлежу.
Приказ меня озадачил и я часто заморгала.
— Я… — осеклась зябко передернув плечами. Но приказ есть приказ.
Ниган не Рассел. Он гораздо опаснее и шизанутее.
Я посмотрела под ноги, на тело блондинки, наклонилась к ней. Потом присела на корточки, а затем, плюнув на все и всех опустилась на колени. Помяла ручку топора в руках, примериваясь откуда бы начать.
— Сэр, а могу я попросить показать мне, как это делается?
Шумно выдыхает облачко пара брат, не сумев сдержать своих эмоций.
— Простите меня, я никогда не держала в руках топор.
Чистая правда. Но моя просьба вызвана не нежеланием исполнять приказ, а напротив, я желаю сделать всё максимально быстро и без грязи. А ещё стараюсь не думать о том, что то, что лежит на/в пакете, когда-то дышало, говорило и могло что-то чувствовать.
А вот мерзкие твари за забором уже учуяли кровь втягивая её частицы разъеденными разложением носами. Рычали и бесились все неистовей.

Рассел сжимал кулаки в карманах до того сильно, что стиснутый в правой ладони ключ пропорол кожу, но спаситель этого словно бы и не почувствовал. Как же он ошибался в Розе. Вместо того, чтобы молчать и подмахивать боссу, эта размалеванная шлюха ему перечит. Но это поправимо. Нужно лишь достать одеяло, чтобы на теле сестры не осталось заметных следов.
— По суставам руби, — обернулся к Нигану выжидая.
Вода собиралась в пакете и волосы покойницы плавали в тёмной луже белыми лентами.
Роза тоже ждала, все ещё прижимая топор к груди и уже откровенно тряслась от холода.

Negan
Я чертовски устал.
Никому из людей, находящихся рядом, не приходит в голову, что я почти полностью лишен присутствия духа сейчас.
Я должен благодарить Бога за это.
Но чем дальше я захожу, тем четче понимаю, что никакого Бога — нет.
На третьем этаже главного корпуса вращается мощный прожектор, и в какой-то момент луч света осветил мое лицо.
Рассел Джефферсон был единственным, кто мог увидеть сейчас его выражение. Я никогда не допустил бы такое, если бы не понадеялся на темноту, на то, что меня не видят — страшно усталое, отчаянное, напряженное выражение. Словно я, лидер Спасителей, должен еще что-то сделать для своих людей, но времени не осталось.
Мой взгляд падает на Розу:  босые ноги, обезьяньи длинные  пальчики, утопающие в  весенней грязи, распущенные волосы, грязная одежда с чужого плеча.
На улице сейчас — не больше пятидесяти градусов.
Отвратительная исполнительность.
В руках девчонки — топор для разделки трупа.  Но она смотрит на тело — и до сих пор видит в нем живого человека.
Еще этим утром и я видел две дюжины живых людей. Среди них были учительница, продавец зоомагазина,  воспитательница детсада и преподаватель корейского, инструктор по вождению и оператор химчистки, дизайнер....
Еще десяток добровольно прерванных жизней.
Ей всего семнадцать лет!
Начни Роза канючить: «Нет, сэр, пожалуйста,  нет!» …  я был бы чертовски разочарован. Внутреннего стержня Розы хватает, чтобы вести себя если не шокирующе решительно, то хотя бы адекватно ситуации, без истерики.
«Что сказала бы Люсиль?»  — эта мысль подкрадывается в мой трезвеющий рассудок, вопреки желанию и воле.
Я не знаю ответа, и от этого становится как-то легче.
Зато я отлично знаю женщину, которая вообще не задала бы такого вопроса. Стоит сменить частоту, нажать на тангенту «моторолы», и спустя три минуты она явится. Уместно одетая, без тени сна в четыре часа ночи. Я уже сейчас вижу, как блестят струи дождя на ее дождевике, как она ступает, высекая водяные искры на стыках асфальта, окруженная серебристым, белым, дымчато-горьким инеем безумия... Ужасная улыбка, отштампованная из кремовой пластмассы, чистый лоб, ни одна морщинка не выдаст слабости или беспокойства.  Серые глаза цвета золы, безо всякой глубины. Идеальна. Она выполнит любой приказ.
Думая о ней, я в первый раз ловлю себя на желании завести правую руку под ремень, чтобы погладить успокаивающую сталь "глока", согретую моим телом.
Дома. В Святилище.
Юная Роза своим «покажите мне?…» демонстрирует что-то человеческое.
Я вдруг вспоминаю, что взял ее в жены только потому, что пожалел.
— Рассел, о чем твоя сестра мечтала в детстве? — спрашиваю я у Рассела, который наблюдает за Розой еще более внимательно, с  раздраженным волнением, заслоняющим любое другое выражение, на которое способна  идеально красивая морда.
Думает, что сестра  — инвестиция в будущее. Пока Джефферсон копается в памяти, не в силах сообразить готовый ответ, я швыряю окурок в лужу и подхожу к жене. Она довольно высока для своего возраста, но сейчас девчонка съежилась от холода и страха. Поднимаю мокрое лицо к себе, обращая его к свету и ливню.
— Роза!
Рзговаривать  с юной женой сейчас нужно очень терпеливо и тихо, как с двенадцатилетним ребенком. Она напугана, но  животный страх и побелевшие губы не скрывают того, что я заметил еще в комнате — упрямой целеустремленности.
–  Спасителей — больше пяти сотен. Каждый занят своим делом. До всего этого они были разными людьми. Но сейчас их объединяет  одно — исполнительность.  Исполнительность здесь понимается так — Ниган говорит: «лягушка!» — и  … опппа! все тут же прыгают!
Улыбаюсь Розе улыбкой, способной содрать слой штукатурки со стены.
Самой жесткой и действенной улыбкой, ни капли не щадя ее психику. Я четко знаю, что большинство из пяти сотен Спасителей предпочли бы определенную пощечину и падение лицом в грязь неопределенности такой сверкающей улыбки Нигана.
— Никто из них: от доктора наук и до последнего черножопого мусорщика  — никто не посмеет переспросить: «Ниган, я не понял? А как прыгать?». Никто! Кроме Розы, которую я взял в жены! Никто здесь, кроме идиотки Розы, не выйдет в такую погоду без обуви и куртки! Потому что знает: любой человек  –  важный ресурс! Или ты всерьез рассчитываешь на привилегированное положение?! Засунуть в жопу эти фантазии и эаканчивай элементарную работу, Роза Джефферсон!  Эта работа ничем не отличается от других! Или ты хочешь показать мне, сучка, что Ниган неспособен разделать большой дохлый стейк на восьмерых?
Я не кричу на жену. Даже не повышаю голос. Уилл и Майк  заметно напряглись и попятились назад с самым несчастным видом. Видимо, сообразили, что помочь бестолковой девчонке нормально одеться им бы следовало.
-  Ладно. Помогите ей немного, придурки! — разрешаю я коллективные сомнения.
Из темноты в этот момент раздается знакомый собачий лай, отвлекая мое внимание от Розы и элементарной задачи, которую я перед ней поставил. Более сложные задачи этим утром решил я.
Уилл отбирает у Розы топор — и это не самый тяжелый экземпляр, демонстрируя Розе,  как удобнее захватить его. Жесты сопровождаются словами, которых я не слышу из-за шума усилившегося дождя, воя ходячих и собачьего лая.  Включившийся в работу Майк помогает им, пинками раскидывая в стороны руки  и ноги еще не успевшего окоченеть трупа.
-Да отпусти ее с поводка! Отпусти собаку, Мак! — смеюсь я, отходя на несколько шагов в сторону.
Огромными прыжками, шлепая  лапами по глинистым лужам, ко мне летит Элис — одна из самых страшных псин, которую караульные выпустили сейчас из загона для собак. Странно, но кормить собак пока еще гораздо проще, чем выживших людей. Тысячи фунтов собачьих консервов по всему штату лежат на складах производителей и продавцов, желая быть сожранными до окончания срока хранения.
Элис — помесь ротвейлера и дворняги, взявшая злобу от первого и отсутствие собачьего ума — от второго родителя. Энергичная размашистость движений стофунтовой туши пугает всех. Даже тех, кто пока не знает, насколько на самом деле неадекватным может быть виляющее задом существо, сутками напролет радостно скачущее среди грязи и говна ходячих. Присев, я глажу собаку по квадратной башке, пытаясь понять, в каком настроении она сегодня. Наблюдаю  за чепраком из капель, наброшенным на угольную спину. Элис глухо рыкает, потом боком отходит к решетке, глухо царапая бетонную коробку, и снова возвращается ко мне под руку. Я давно ее не видел.
-  Элис ощенилась месяц назад, сэр! — один из караульных говорит с гордостью, словно сам был отцом или принял сложные роды. — Может быть, хотите взглянуть на щенков?
Не удивлен. Вокруг агрессивной суки всегда было огромное количество верных поклонников.
— Хочу. И моя жена наверняка захочет, — отвечаю я ему.

Rosamund Jefferson
Стою и смотрю на своего мужа сквозь призрачную пелену дождя. Капли смешиваются на моем лице со слезами которые я беззвучно глотаю в ответ на выданную Ниганом тираду. Я привыкла что на меня кричат. Бьют. Но этот спокойный, покровительственный тон бьёт гораздо глубже и больнее. Хоть бы он не заметил что я плачу. Хоть бы Рассел этого не заметил…
Ниган прав. Я идиотка… Я слишком медленно учусь на своих ошибках. Слишком медленно для нового мира… Для нового режима.
— Нэт, сэр, — синими от холода губами, но он уже не слушает, коротко приказывает своим людям помочь мне разделать труп.
Я не люблю холод. Не переношу его, и зубы мои стучат в такт тем нечеловеческим звукам, что издают голодные твари за решеткой. Перед холодом страх отступает. Притупляется. Чем больше я мерзну, тем меньше боюсь.
Одновременно с лаем и шлепаньем увесистой туши по мягкой и влажной земле, вспоминаю стихотворение Роберта Фроста:
Some say the world will end in fire,
Some say in ice.
From what I’ve tasted of desire
I hold with those who favor fire.
But if it had to perish twice,
I think I know enough of hate
To say that for destruction ice
Is also great
And would suffice.*

На плечи ложится куртка. Мне нет нужды оборачиваться, ведь я знаю кому она принадлежит, как и руки с силой стискивающие мои плечи. До боли. Но я молчу. И он молчит. Недолго.
— О чем мечтают все девчонки, сэр? Глупости и мальчишки. Но мы за ней следили, будьте спокойны.
Рассел напоследок стиснул пальцы ещё сильнее, заставив меня едва слышно выдохнуть, но тут же отошёл прочь.
О, да. Они с отцом следили за мной. Проклятые фанатики… Ледяной душ подстегивает мои мысли делая их кристально чистыми, без примеси стыда и без оглядки на веру и её постулаты. Я рано осознала что мои родители не святые. Не безгрешные овцы коими они желали быть, и видеть меня. Они были слишком глупы. Узколобы. Не видели ничего дальше собственного носа. И Рассел такой. Я уверена, найди я способ сбежать от них, изменить, дать сдачи, противостоять, и мой характер.. Моя жизнь сложилась бы иначе. Мне бы слушать пояснения спасителя, да глядеть на то, как точно он рубит грудную клетку, словно расчленение трупов для него дело привычное...
— Не думала я о мальчиках, — развернулась к брату, и трясясь от холода, жалкое должно быть зрелище, ткнула его пальцем в грудь — Я мечтала сбежать от вас. Н-ненавижу!
Вас.
Родители уже должно быть разложились в земле. Или пополнили армию живых мертвецов, но я все ещё ощущаю на себе их укоризненные взгляды. Рассел молчит, но я знаю, вижу как клокочет внутри него гнев и желание сбить меня с ног одной крепкой пощечиной, а дальше…
Элис вернула нас обоих в реальность басисто, громко гавкнув. Она меня не укусит. Без прямого приказа. Я знаю. После кормежки, а также в редкие свободные минуты, я приходила к ней и её щенкам. Славным комочкам с тёплыми пузиками. Мне всегда хотелось иметь собаку, но родители были против. Признаться, я ужасно боялась что щенят утопят, и даже нашла место, куда их можно было бы спрятать. На время. Но обошлось.
Отвернулась и попросив прощения у Майка с напарником, взялась за топор. Рубили женщину прямо на мешке, раздев — ну как раздев, стащив рубашку чтобы видеть куда с хрустом дробя кости и разрезая мышцы, сухожилия входит лезвие.
Прошло не меньше получаса прежде, чем ходячие получили свою порцию мяса. Почему так долго? Потому что меня рвало. Желчью. Пустыми и от того более болезненными позывами. Но я упрямо, раз за разом заносила над головой топор в обрывках и ошметках плоти. Чёрный мешок, точнее его располосованные останки смешались с кишками, кровью и каловыми массами, и этот запах я долго, еще очень долго не смогу позабыть. Наконец, устало выпрямившись, бросила топор под ноги и взглянула мужу в лицо без тени страха или обиды. Ему нравится смотреть на меня? Униженную, дрожащую от холода с потеками туши на щеках, размазанной помадой? Он получил что хотел.